Время и книги (сборник)  - Уильям Сомерсет Моэм

«Свобода вероисповедания» написана в 1646 году, «Праведная смерть» – в 1651-м. Когда Тейлор жил в Голден-Гроув – имении графа Карбери, – его духовной опорой была жена графа, женщина добрая, умная и смелая. На четырнадцатом году супружества, измученная постоянными беременностями, она умерла во время своих десятых родов. Шел 1650 год. Еще через год скончалась жена Тейлора. Естественно предположить, что именно эти события побудили священника-литератора написать «Праведную смерть» – по общему мнению, лучшую из его книг. Критики наперебой восхваляли красоту и неиссякаемое разнообразие языка, удивительное богатство образов. Стиль книги весьма отличается от стиля «Свободы вероисповедания». Работая над «Свободой вероисповедания», Тейлор думал о собственных бедах и писал не ради поучения, но чтобы убеждать. В «Праведной смерти» он дал волю своим талантам. Тейлор, несомненно, искренне переживал и уход доброй графини, и смерть любящей супруги. «Праведная смерть» стала не только вечным памятником этим женщинам; быть может, автор находил утешение в искусно выписанных образах, создаваемых его богатой фантазией, в стройных фразах, выходящих из-под пера. Ибо такова бесценная привилегия искусного художника – получать в творчестве облегчение от страданий.

Из двух стилей простой, по-моему, надежнее. Стиль выспренний требует совершенства, которого очень трудно достичь, и во всей нашей литературе, насколько мне известно, это удалось лишь двум авторам, мною здесь упомянутым. Менее одаренные писатели тоже к нему прибегали, но время обошлось с ними безжалостно. Томаса Де Квинси компетентные критики середины прошлого века считали лучшим среди мастеров английской прозы. Они восхваляли его как не знающего равных во владении всем богатством и тончайшими оттенками английского языка. Я же нахожу его манеру жеманной и напыщенной.

Несколько лет назад Ричард Олдингтон опубликовал антологию прозы и стихов девятнадцатого века, которую озаглавил «Религия прекрасного». Поэтические произведения не утратили своей первоначальной прелести, но проза – Джорджа Мередита, Уолтера Патера, Макса Бирбома – безнадежно устарела. С трудом читается очаровательная сцена встречи Фердинанда и Миранды в «Испытании Ричарда Февереля». Отрывок из «Эстетической поэзии» Уолтера Патера сухой и бездушный – чувствуется, что сочинялось без вдохновения, писалось без усилий. В этом интересном томе только те произведения и читаешь с удовольствием, в которых, как в отрывке из Артура Симонса про бедного Эрнеста Доусона, автор не старается писать «совершенно», а пишет на простом хорошем английском.

Чтобы доказать правдивость изречения Бюффона: «Le style est l’homme même»[94], вряд ли найдется лучший пример, чем доктор Тиллотсон.

Расскажу, по возможности кратко, о его жизни.

Хотя жил Тиллотсон в непростое время – гражданская война, протекторат Кромвеля, Реставрация, война с Нидерландами, чума, Большой пожар в Лондоне, «Славная революция», – жизнь его, как ни странно, отнюдь не пестрела событиями. Он был хороший человек, а, как известно, написать интересно о хорошем человеке труднее, чем о плохом. В Национальной галерее есть портрет Тиллотсона. Немолодой, с добродушным полноватым лицом, приятный, симпатичный. Если бы не церковное облачение, я принял бы его скорее за преуспевающего трактирщика. С возрастом он поправился, в молодости, говорят, был строен, пригож и взгляд имел очень выразительный. Видимо, Тиллотсон в немалой степени обладал качеством, которое, насколько мне известно, в семнадцатом веке не имело такого значения, как ныне, – обаянием. Вообще-то достоинство сомнительное, ибо часто присуще пустым людям, и с ним нужно быть настороже; а если оно сочетается с талантом, честностью и высокой нравственностью, то его счастливый обладатель поистине непобедим.

Тиллотсон родился в 1630 году в Сауэрбери, в Йоркшире. Отец его происходил из древнего графского рода, по профессии же был суконщиком. В те времена младшие сыновья дворян, даже самых знатных, не брезговали заниматься торговлей. Если судить по романам Джейн Остен, только в конце восемнадцатого века это стало считаться унизительным; подобное отношение к вопросу достигло кульминации в правление королевы Виктории, и лишь после двух страшных войн взгляды изменились.

Суконщики занимались тем, что скупали овечью шерсть, раздавали ее местным крестьянам для изготовления пряжи и полотна, которое потом с прибылью продавали.

Отец Тиллотсона был ревностным пуританином, и мальчика воспитывали весьма строго. В семнадцать лет, успешно окончив школу, Джон отправился в Кембридж. Там он прочел «бессмертный труд Чиллингворта»[95] и познакомился с кембриджскими неоплатониками.

Как пишет его биограф Томас Берч, приверженец государственной церкви, именно в Кембридже Тиллотсон «освободился от ранних заблуждений, однако все равно склонялся к строгому образу жизни, в коем был воспитан, и сохранил высокие принципы и совестливость, свойственные пуританам».

В должный срок Тиллотсон получил степень и в возрасте двадцати одного года стал преподавателем колледжа. Его наставник мистер Кларксон передал ему своих учеников. Один из них, Джон Бердмор, оставил воспоминания о том, как Тиллотсон исполнял обязанности преподавателя: «Он был очень хороший ученый – замечательный логик и философ, прекрасный полемист, с твердыми суждениями; он отлично соответствовал возложенному на него долгу и обязанностям. Когда мы собирались у него для вечерней молитвы, он заставлял нас сперва перевести или пересказать на латыни какую-нибудь главу из греческого Нового Завета, а после предлагал кому-нибудь рассказать о прочитанном за день. Говорили мы на латыни. Не припомню, чтобы он хоть слово сказал по-английски или позволил кому-либо из нас».

Как пресвитерианин, Тиллотсон молился не по писаному тексту; молитвы его были, что называется, импровизированными.

По будним дням, когда ученики уходили, он оставлял кого-нибудь одного и ласково с ним разговаривал, старался поддержать его интерес к учению, усердие и прилежание или говорил «о провинностях, кои за тем водились; и того, кто заслуживал, отчитывал весьма сурово. Он заботился о хорошем поведении и нравах учеников, любил тех из нас, кто хорошо себя держал, выказывал к ним уважение, но проявлял суровость к тем, кто составлял им противоположность». Джон Бердмор добавляет также, что их наставник был человеком «ума острого и проницательного, приятным в разговоре, однако для своих лет излишне строгим и серьезным». Напомню читателю: Тиллотсону тогда не исполнилось и двадцати пяти.

В 1656 году Тиллотсон оставил Кембридж, чтобы стать наставником сына Эдмунда Придо, тогдашнего генерального прокурора. Молодой клирик, занимающий такое положение в семействе столь высокопоставленного лица, мог рассчитывать на самую быструю карьеру; после Реставрации это был почти верный путь к получению пребенды, должности декана или даже епархии. Тиллотсон стал и домашним капелланом Придо. Сан он получил позже – ведь рукоположить его мог только пресвитерианский священник. В 1658 году умер Оливер Кромвель; Тиллотсон признал «Закон о единообразии» и стал служителем государственной церкви. Рукоположил его епископ Галлоуэйский, который «в то время имел много подобных просьб о помощи». По словам Джона Бердмора, епископ рукополагал всех приходивших к нему английских клириков, не требуя ни клятвы, ни подписи. Считается, что он делал это исключительно ради денег, получаемых за свидетельства о рукоположении, ибо был беден.